1F
 Ахмед Рами:
только исламисты могут ответить на вызов

________________________________________________

После 22 лет изгнания говорит участник двух попыток военного государственного переворота. Интервью, опубликованное в марокканской проправительственной газете «Марок-Эбдо» 1 сентября 1994 г. взял журналист Мустафа Тосса.
______________________________________________
 

Ахмед Рами родился в 1946 г. в Тафрауте в Марокко. Окончил среднюю школу в Тизните на юге Марокко. С 1963 по 1966 г. преподавал арабский язык в Касабланке в лицее Мохаммеда V, лицее Фатимы Захры и нормальной учительской школе. В 1966 г. поступил в военную академию в Мекнесе, два года спустя был переведен в штаб танковых войск в казарме Мулай Исмаила в Рабате. Участвовал в двух попытках военного переворота в Марокко: в схиратском мятеже 1971 г. и в нападении на королевский Боинг в 1972 г. Проведя год в подполье, в 1973 г. уехал в Швецию, где получил политическое убежище и шведское гражданство.
 

Будучи раньше активистом ЮНФП (Национального союза народных сил), А. Рами представляется сегодня как исламист, но, как он говорит, он за «исламизм, выходящий за рамки споров о фольклоре и обрядах».
 

Будучи самоучкой, он опубликовал ряд работ на шведском языке о палестинской проблеме, государстве Израиль и конфликтных отношениях между мусульманами и евреями.
 

20 лет изменили Ахмеда Рами. Сегодня он верит в мирный политический диалог при условии, что «все свободы будут гарантированы в рамках правового государства».

*************************************************

М-Э: Как вы восприняли речь короля 8 июля 1994 г.? Почувствовали ли вы, что она касается и вас?

 

А. Р. Я привык верить делам, а не речам. Если за этими предложениями и инициативами не последуют конкретные действия, они останутся лишенными смысла. Конечно, меня касается все, что происходит в моей стране. Добавлю, что марокканское общество переживает сейчас решающий период своей истории. Что касается моего личного положения, то вы знаете, что я не такой же политический эмигрант как другие. Я участвовал, прямо или косвенно, в двух попытках государственного переворота в 70-х годах (нападении на королевский дворец в Схирате 10 июля 1971 г. и на самолет Хасана II 16 августа 1972), а ранее был активистом ЮНФП. Мой случай может рассматриваться только на уровне высшего военного командования.

 

М-Э: Можно ли в этих условиях представить себе ваше возвращение в Марокко и каким образом?
 

А. Р.: Мое возвращение в Марокко не является для меня срочной потребностью. Разумеется, мое самое горячее желание – получить возможность снова встретиться с родными: с матерью, с братом. Их никогда не трогали – надо отдать должное властям. Мой отец тихо умер у себя в Марокко два года назад. Когда я бежал, я не имел возможности увидеть его в последний раз.

 

М-Э: Решились бы вы вернуться в Марокко?
 

А. Р.: Если вы мне гарантируете мою безопасность и свободу высказывания моих мнений, я сяду на первый же самолет. Любая эмиграция – страдание, но это страдание не столько острое, когда эмигрант борется за осуществление своего идеала и своих убеждений.

 

М-Э: Судя по вашим словам, ваше возвращение в Марокко остается гипотетичным?
 

А. Р.: Повторяю, я не обычный политический эмигрант, мой случай может рассматриваться только высшим военным командованием, т. е. главой государства. Моя мечта – вернуться в свободное, правовое государство. Марокко, если его руководители этого захотят, может стать примером плавного и мирного перехода к демократии для всего арабо-мусульманского мира. Государственный переворот – худшее, что может произойти в стране. Я ни о чем не сожалею: время сделало свое дело. В ту эпоху гнет и коррупция были такими, что государственный переворот был единственным способом выразить свое недовольство. Во времена Уфкира мне было 25 лет, я был молод, нетерпелив, динамичен, пылок. Как большинство молодых людей моего поколения я хотел изменить мир. Каким образом? Одни пытались сделать это с помощью идеологии, другие, как я, – действием. Не забывайте, что я был солдатом, а армия – это «великий немой». В ней строго соблюдается долг.

 

М-Э: Было ли ваше решение прибегнуть к оружию хорошим?
 

А. Р.: Это было худшее из решений. Это признак слабости нашего общества, что пришлось прибегнуть к насилию. Но это было 22 года назад. Не заставляйте меня копаться в прошлом. Теперь для меня Ислам – новый моральный стимул.

 

М-Э: Но эти мнения вы могли бы выражать в рамках какой-нибудь марокканской политической партии.
 

А. Р.: Марокканские политические партии не представительны. Между ними как организациями и марокканским народом существует разрыв. К тому же, вы знаете, в Марокко до сих пор нет свободы основывать какую угодно политическую партию. Когда я говорю так, это не каприз с моей стороны, а констатация фактов. Проблема не в форме режима, а в его природе и намерениях. Современные политические партии – искусственные образования, неразрывно связанные с режимом, продуктами которого они являются и который использует их, чтобы скрывать свою истинную природу. Этому режиму – как и всем современным арабским режимам – не хватает легитимности. Это основная проблема. Дайте нам (и исламистам тоже) свободу слова, мнений и организаций, дайте нам настоящий политический плюрализм, дайте нам подлинную альтернативность – в любой форме – и называйте это как угодно. Можно найти подходящее арабское слово, а не пользоваться заемным словарем. Надо определить свободу и демократию как метод (правила политической игры, устанавливаемые конституцией), а не как содержание. Демократия это не идеология (политическая, экономическая или религиозная; Ислам – наша единственная религия и идеология), а нейтральный метод (вроде математических), необходимый для хорошего функционирования всех человеческих обществ, всех государств, всех политических, общественных и религиозных организаций и ассоциаций и для решения их проблем.


 

М-Э: Вы – политический эмигрант в Швеции. Расскажите нам о вашей деятельности в этой стране.

 

А. Р.: Исламист должен мыслить о глобальных масштабах, а действовать в местных. Когда я приехал в Швецию, я увидел, что нас, мусульман, здесь все время высмеивают. Я создал «Радио Ислам». Должен вам сказать, что по этому радио я никогда не очернял мою страну, – я считаю, что не следует выносить сор из избы. Темы передач, наряду с прочими, – палестинский вопрос, война в Персидском заливе и положение мусульман в мире. По палестинскому вопросу я вступил в прямой конфликт со шведским и мировым сионистским лобби. Я написал несколько книг по этим вопросам на шведском языке. Еврейскому лобби удалось добиться того, что меня приговорили к 6 месяцам тюрьмы, официально «за неуважение к еврейскому народу». Эта борьба велась не на равных.

 

М-Э: У вас хорошие отношения с иранскими властями.
 

А. Р.: Да, после моего процесса, который имел широкий отклик в СМИ, иранцы пригласили меня в Тегеран. Мое дело обсуждалось в Исламской республике Иран на самом высоком уровне. Иранский парламент обсуждал всю подноготную вынесенного мне приговора.

 

М-Э: Финансировал ли Иран вашу деятельность в Швеции?
 

А. Р.: Поверьте мне, если бы я взял хоть копейку у иранцев, еврейское лобби уже орало бы об этом на всех перекрестках. Но я никогда ни у кого ничего не брал. «Радио Ислам» финансируют его слушатели. Мои книги печатают известные шведские благотворители. Я выбрал этот путь, чтобы ни от кого не зависеть и сохранить за собой свободу слова и критики и, прежде всего, мое достоинство свободного мусульманина.

 

М-Э: Поддерживаете ли вы отношения с марокканскими исламистами?
 

А. Р.: Я поддерживаю связи с некоторыми из них, но я не принадлежу ни к одному движению.

 

М-Э: Что мешает вам примкнуть к тому или иному марокканскому исламистскому движению?
 

А. Р.: Мои контакты с ними позволяют мне быть в курсе их дел. Просвещенная и радикальная исламская революция – единственный путь к спасению нашей нации. Исламистские движения – наш единственный шанс осуществить эту революцию. Сегодня только они сопротивляются упадку и культурной оккупации. Но некоторым исламским движениям еще не удалось определить приоритеты, чем заняться в первую очередь. Как исламист, я борюсь за пробуждение и возрождение Ислама и за создание исламского государства не для того, чтобы власть досталась глупым фанатикам – как в Афганистане и Кувейте, – с их поверхностным фольклором и нетерпимостью, которые наносят вред Исламу. Некоторые из этих «исламистов» больше знают о VI веке, чем о ХХ. В действительности, главная цель Ислама – освобождение человека. В Исламе свобода это правило, а запрет – исключение. В идеальном исламском государстве, за которое я выступаю, главным принципом будет принцип свободы, гарантирующий плюрализм идей с ориентацией на Коран, Сунну, здравый смысл и иджтихаду. Исламистским движениям – я говорю это как исламист – все еще очень не хватает интеллигентных, просвещенных и компетентных политических кадров, способных синтезировать реальные исламские заботы с пониманием и решением проблем нашей эпохи. Единственное движение, которое, на мой взгляд, имеет такой костяк, это Хезболла в Ливане. Я трижды встречался с его духовным лидером Мохаммедом Хуссейном Фадлаллой, обладающим качествами великого просвещенного лидера. В Ливане существуют относительная демократия, плюрализм и свобода слова, благоприятствующие здоровому политическому развитию и появлению способных и компетентных руководителей, но эта ливанская демократия не с неба упала, это результат героической борьбы, Джихада. Свободу не даруют, ее завоевывают. Есть риск, что некоторые из движений, именующих себя «исламистскими», носят в самих себе те же болезни, против которых они якобы сражаются. В них легко могут внедряться «лидеры», шарлатаны и макиавеллисты, продукты существующих режимов, и, играя на необходимости тайных действий, навязанных глупыми диктатурами, оправдывать установление внутренней диктатуры в этих организациях. Чтобы избежать этого, надо установить в исламистских движениях внутреннюю демократию, т. е. плюрализм, гласность, альтернативные выборы руководителей, открытость, свободу, откровенные и свободные дебаты, чтобы определить разумные и эффективные правила политической игры (это уже сделано в некоторых мусульманских организациях, где таким способом выбирают бюро и председателя). Поэтому жизненно необходимо разрешить создавать исламистские политические партии и гарантировать им свободу самоорганизации и открытого развития. Из политической истории народов хорошо известно, что гнет и отсутствие свободы порождают диктатуру. Когда вам приходится работать в подполье, то не делает вас поборником правового государства и солдатом свободы. Современные диктатуры, по своей глупости, вынашивают завтрашние глупые диктатуры. Политические организации и партии, которые внутри себя не придерживаются демократических правил игры, неспособны установить свободу и демократию в своих странах.
Вернемся к главному: главный враг и смертельная опасность, грозящая непосредственно существованию нашей нации, это коррумпированные тиранические режимы в наших странах. Перед лицом нынешней катастрофической ситуации только исламисты могут ответить на вызов. Они и их организации будут становиться более зрелыми в процессе своей деятельности. Доказательством служит в целом очень положительный опыт исламской революции в Иране. Основанная на Исламе Исламская республика Иран с ее цивилизованной демократией – единственный сегодня представительный и легитимный режим в мусульманском мире.

 

М-Э: Есть ли у вас связи с другими марокканскими эмигрантами?
 

А. Р.: Я часто с ними встречаюсь. У меня дружеские отношения с Абдэльмумином Диури. В прошлом я встречался со Фкихом Басри, но у меня с ним расхождения по всем вопросам. Но мои связи с марокканцами не ограничиваются одними эмигрантами. Я несколько раз встречался с Абдеррахманом Юсуфи, которого я очень уважаю за его честность и прямоту.

 

М-Э: Какова ваша позиция по вопросу о Сахаре?
 

А. Р.: У меня в этом вопросе всегда была ясная и четкая позиция. Я разделяю мнение марокканского народа, что Сахара – вечная и неотъемлемая часть Марокко. Более того, я считаю, что Мавритания должна объединиться с Марокко.

Если бы я оставался в Марокко, я сражался бы бок о бок с моими товарищами за единство Марокко и мусульманских стран и за принадлежность Марокко наших сахарских провинций. После того, как я покинул Марокко, меня пригласил в Алжир президент Бумедьен. Меня приняли с большой помпой, и глава алжирского государства сказал мне: «Ты разбираешься в военных операциях» и предложил мне стать военным руководителем фронта Полисарио. Но я ответил: «Если бы я хотел стать государственной проституткой, я не покинул бы Марокко». Во время моих многочисленных зарубежных поездок я всегда отказывался участвовать в собраниях, на которых были представители наемников из Полисарио